— После того, как был выписан последний больной, в карточке которого было написано « здоров», мы вернулись к прежней работе. Стали отделением системных опухолевых заболеваний, как были до того. Продолжали лечить больных лимфомами. Особо ничего не знали. Потом посчитали себя на гамма-камере. Нам говорили, не смертельно, но мы «щелкали» больше, чем остальные жители Киева.
Я смотрела по телевизору передачу про « черных туристов», молодежь, которая с интересом рассматривала брошенную технику, которая фонит до сих пор. А сколько этой техники было сброшено в металлолом, сколько переработано на металлургических заводах. Но эти изотопы никуда не деваются. Эта таблица Менделеева, которая была выброшена в воздух, эти 30 Хиросим, они расползлись по всей Украине.
Все засекретилось 5 мая, когда к нам в отделение явились серые пиджачки и запретили работникам АЭС рассказывать, что там произошло. Нам же надо было знать, что произошло, чтобы понимать, какие предпринимать меры. Но работники замолчали и перепугались. Однако они пострадали меньше всего.
Мы же тогда сидели с этими больными сутками, вручную рисовали графики, цветными карандашами от руки — показатели лейкоцитов, тромбоцитов. Все это на ватмане, ночью, чтобы показать это Гейлу. В июне к нам приезжал Гейл. В туфлях сабо с голыми пятками, в штанах вроде длинных шортов. Было, конечно, жарко, но у нас все были одеты в халаты. Нашли ему какой-то халат, набросили на Гейла. Это потом мы поняли, что он не врач — у него не было медицинского образования, он просто военный физик. Но тогда мы его показывали все, общались через переводчика, объясняли свои идеи, почему эти люди выжили. Он все слушал.
Да, никто не говорит, что человек мутант, у него какие-то не такие уши или две головы. Внешние признаки мутации — не самое страшное. От того, что у человека три соска или три уха, ничего страшного не будет, это мелочи жизни. Они практически не опасны для нормального человека. Дело же заключается в том, что мутации происходят на клеточном уровне, что может проявляться, например, в омоложении болезней.
Неудобные тайны Чернобыля: все, кого лечили в Москве; умерли, а все, кто попал в Киевскую клинику; выжили, благодаря одному человеку
Эту историю рассказал сайт “Ukrainian People” со ссылкой на воспоминания, которыми поделилась в сети пользователь Лала Тарапакина, которая обожает разматывать клубки и сопоставлять истории. Например, старое забытое интервью с Анной Губаревой, онкологом Киевского института радиологии и онкологии, которая принимала первых ликвидаторов, завели ее в множество поисковых запросов и многочисленных показаний.
Киндзельський Л. П., главный радиолог МЗ Украины (1978 — 1986), доктор медицинских наук, профессор, Заслуженный деятель науки и техники Украины, академик Украинской АН национального прогресса. Международным автобиографическим институтом признан «Человеком ХХ столетия»
Леонид Киндзельський был человеком с характером. Несмотря на настойчивые рекомендации московских коллег, он открыто отказался использовать этот метод: профессора смутило, что лечение острой лучевой болезни полностью совпадает с лечением острого лейкоза после лучевой терапии.
Фотография сделана в 1986 году в Киеве в Национальном институте рака. Пациенты, получившие очень большие дозы облучения на ЧАЭС, сфотографировались с медиками, которые их лечили. Крайний слева во втором ряду — профессор Леонид Киндзельський
Известно, что первых ликвидаторов из пожарных доставили на самолете в Москву, в шестую клиническую больницу. Известно, что мест в Москве хватило не всем. 13 пожарным повезло — они могли получить инновационное лечение от американского доктора Гейла, который должен был спасать героев Чернобыля по своей новой прогрессивной методике. 11 пожарным повезло меньше — их привезли в киевский институт радиологии и онкологии, к главному радиологу Украины, Леониду Киндзельскому.
Мотыльки над Припятью: что стало с ликвидаторами аварии на Чернобыльской АЭС
На пятницу, 25 апреля 1986 года, намечалась остановка четвертого блока ЧАЭС для планового ремонта. Было решено, воспользовавшись этим, испытать один из двух турбогенераторов. Как установили впоследствии специалисты, программа испытаний была составлена непродуманно. Эксперимент сочли чисто электротехническим, не влияющим на безопасность реактора. Это стало одной из причин трагедии.
Позже эвакуировали жителей всех населенных пунктов в 30-километровой зоне, включая Чернобыль, в котором тогда проживало 12,5 тысяч человек. И сотни деревень в соседней Беларуси, ведь ближайшие из них находились в 12-14 км от ЧАЭС и подлежали безусловному отселению. В спешно оставленных деревнях бродили брошенные коровы, свиньи, лошади. Одичавшие кошки и собаки нападали на домашнюю птицу. Солдаты прочесывали район за районом, отстреливая скотину и отправляя трупы в могильники.
А через несколько лет после возвращения из армии Дмитрий почувствовал первые симптомы болезни, название которой прозвучало как приговор: рассеянный склероз. Врачи считают, что она была спровоцирована ликвидаторским прошлым Дмитрия. При этом мужчине удалось получить официальный статус ликвидатора только через 20 лет. К этому времени он уже оказался в инвалидной коляске и сейчас безнадежно борется с болезнью, отнимающей у него по капле подвижность тела и саму жизнь.
Телефонистка Попова: «Той ночью я была дежурной телефонисткой по станции. Позвонил Рогожкин и сообщил: «Авария!». Я спросила: «Какая?». Он ответил: «Большая авария». Потом позвонил Брюханов и сказал, чтобы я ставила на магнитофон ленту «Общая авария». Но магнитофон сломался. И система автоматического оповещения всех должностных лиц Чернобыльской станции не работала. Пришлось обзванивать каждого в отдельности».
А вот воспоминания другого бывшего солдата-срочника – Дмитрия Авилова, который служил в этих местах через год после аварии: «На Чернобыле служилось неплохо: нас стали лучше кормить, реже появлялись офицеры. Нет, мы понимали, конечно: радиация, свинцовые трусы и все такое. но ведь не Афган, не стреляли же, – говорит он. – Помню, как я первый раз увидел зону. Нас за три месяца до дембеля по железнодорожным путям перебрасывали через нее на место дислокации – станцию Вильча. Была ранняя весна, где-то еще не успело оттаять, а где-то уже пыталось зазеленеть. Кругом покой и тишина. Я жадно смотрел в окно. Ловил детали, пытаясь разглядеть хоть что-то необычное или даже сверхъестественное. Это же зона! Во мне зудело любопытство экскурсанта. Мы проезжали пустые перроны, улицы, дома, магазины, киоски Союзпечати.
Куда Привезли Пострадавших Из Чернобыля
За год до аварии у нас появился третий ребёнок. Поэтому я в то время находилась в декретном отпуске, а муж работал бригадиром строительной бригады на строительстве 5-го и 6-го блоков ЧАЭС. Когда произошла авария, мы спали и даже не знали, что что-то случилось. Утром 26 апреля я отправила старших детей в школу и осталась с малышом дома.
К часам 12-ти к станции и в город начали въезжать БТРы. Это было жуткое зрелище: эти молодые ребята шли на смерть, она сидели там даже без «лепесточков» (респираторов), не защищены вообще были! Войска всё прибывали, всё больше становилось милиции, вертолёты летали. Телевидение нам отключили, поэтому о самой аварии, что именно произошло и каковы масштабы, мы ничего не знали.
ОТ РЕДАКЦИИ. В первые месяцы после эвакуации Припять была полна брошенными домашними животными: их шерсть отлично впитывала радиацию, и забирать с собой зверей не разрешали. Впоследствии собаки одичали, сбились в стаи и стали нападать на людей. Была организована специальная операция по их отстрелу.
Новый 1987-й год мы встречали в новой квартире. Вокруг одни коробки, муж скрутил какой-то стол, нашёл веточку сосны на улице, мы её кое-как украсили, накрыли стол, наполнили бокалы и вдруг гаснет свет. Поначалу такая тишина гробовая повисла, и вдруг все начинают реветь. Дети так плакали, что мы не знали как их успокоить. Это был какой-то переломный момент, момент полного осознания, что теперь всё будет по-другому. Вот такой у нас был первый Новый год новой жизни. Сегодня у нас большая семья: трое детей, трое внуков.
Позже нас всё-таки признали. А сейчас как-то так складывается, что эвакуированных опять стараются откинуть. Даже госпожа Королевская заявила, что ликвидаторам аварии на ЧАЭС будут пенсию поднимать, а эвакуированным — нет. Но ведь мы инвалиды — такие же как и ликвидаторы! Среди нас нет ни одного здорового человека. В законе ясно сказано, если человек пробыл в Зоне один рабочий день (8 часов) до 31 июля, он считается ликвидатором, а мы пробыли там 38 часов! Но с годами нас пытаются отодвинуть. И нам становится обидно, ведь ликвидация начиналась именно с нас.
Куда Привезли Пострадавших Из Чернобыля
Верхний слой земли снимали с помощью бульдозеров с «бронированными» усечёнными кабинами только для водителей. Кабины укрыты листовой броней, с маленькими освинцованными оконцами, несколько огромных зеркал заднего обзора установлены на радиаторе, двери и переднем бампере. Позднее стали применять и радиоуправляемые машины советского и японского производства.
Из-за взрыва погибли двое сотрудников станции. Ещё 29 человек умерли в течении месяца в московских клиниках из-за последствий острой лучевой болезни. В последующие годы непосредственно от радиационных факторов погибли более 60 человек, ещё десятки стали жертвами несчастных случаев (дорожно-транспортных происшествий, аварий на строительной площадке) во время операции по ликвидации последствий аварии. Тысячи людей, так или иначе, страдают от приобретённых заболеваний щитовидной железы, болезней системы кровообращения, психоневрологических расстройств долгие годы после аварии.
«Вход в подвал ничем не примечателен. Тускло светят лампочки в тяжелых проволочных плафонах, тенями вдоль стен скользят люди, голоса приглушены, слышатся словно сквозь вату. После очередной пары задраиваемых дверей вхожу в большую комнату, размеры которой оценить трудно из-за полумрака. Очень влажно, циркуляция воздуха почти не ощущается, мешают деревянные двухэтажные нары в несколько рядов. На них спят люди; здесь расквартированы наиболее востребованные кадры УС-605, крановщики, экскаваторщики, сварщики, те, кто всегда нарасхват, те, кто уже самостоятельно светится по ночам от постоянного переоблучения, поэтому им свет не нужен… Отдельные нары завешены простынями. Под края у многих подоткнуты сохнущие портянки, белье. Негромко жужжит электробритва. Мужик с неправдоподобно белым, упырьего вида лицом, сидит на нижних нарах, монотонно раскачиваясь вправо-влево. Увидев меня, он прекращает качаться и извиняющимся тоном говорит: — Сон потерял, разницу между днем и ночью уже не определяю, живу только от смены к смене. Число какое сегодня? — Шестое августа, — я протягиваю ему сигареты. Он тут же жадно закуривает, не скрываясь».
Максимальная доза радиации, которую позволялось набирать ликвидатором – 25 рентген, это составляло примерно половину допустимой дозы для военнослужащих при действиях на заражённой местности (50 рентген). Порог острой лучевой болезни, грозящей летальным исходом, начинается где-то на уровне 100 рентген (1 грей). Каждый день дозиметристы вписывали в личные карточки полученные дозы и когда общая превышала норму – работа ликвидатора в Зоне считалась законченной и он отправлялся домой. Но не всегда вовремя прибывала смена, часто данные в карточках занижались, а фон вблизи станции был настолько нестабилен, что даже люди, находящиеся в одной группе на расстоянии 50 метров друг от друга, могли получать совершенно разные дозы и эффективно проконтролировать это даже с помощью индивидуальных дозиметров было невозможно.
Просёлочные дороги забиты снующими туда-сюда грузовиками, машинами химической разведки, бронетранспортёрами, бульдозерами и самосвалами. Тысячи тонн строительных материалов, целые поезда со сменными бригадами, большие шишки из московских министерств – всё это устремлялось к эпицентру катастрофы. Правительство взялось за решение проблемы, споро, масштабно, не жалея денег и сил.
Но самое грустное произошло, когда началась работа с материальными ценностями, что было, в принципе, ожидаемо. Здесь очень «помогала» бюрократия. Так при вывозе детей в лагеря существовало строгое требование вывозить только детей, учившихся не в первом и не в десятом классах. Родители были возмущены, и сотрудники исполкома периодически шли на уступки и нарушения инструкций, прописывая неправильные данные. Родители просили отправлять своих детей в крымский «Артек», ведь путёвки выдавались именно туда, хотя существовал ещё один вариант – «Молодая гвардия» в Одесской области.
Много самосёлов вернулось в Чернобыль. Всё-таки, это какая-никакая, а цивилизация. Там и врачи поблизости, и пожарные, да и других людей немало. Но многие самосёлы обосновались в деревнях, достаточно сильно отдалённых от города. Поначалу их пытались выселить, но в итоге государство проиграло борьбу. Дошло до того, что единственная попытка осуществить групповое выселение силами милиции в 1989 году окончилась столкновением с расквартированной неподалёку армейской частью. А если ты кому-то проигрываешь – возглавь! Сначала СССР, а потом Украина стали снабжать их – автолавками, льготами, пенсиями, медобслуживанием. Но несмотря на эти меры, количество самосёлов, более-менее державшееся стабильно до середины нулевых, уверенно пошло на спад. По состоянию на 2009 год в ЧЗО проживало 269 человек, 129 из которых в Чернобыле, а остальные в сёлах Залесье, Ильинцы, Куповатое, Ладыжичи, Опачичи, Новые Шепеличи, Оташев, Парышев, Теремцы и Рудня-Ильинецкая. Ещё в начале 2007 года в зоне насчитывалось 314 самосёлов. В 1986 году вернулось порядка 1200 человек, ещё некоторое количество вернулось позже. Сейчас, по разным данным, их осталось около 180 человек – 80 в Чернобыле, остальные сто – в четырёх сёлах.
С детьми было огромное множество различной волокиты. Хватало потерявшихся детей, которые попали в разные посёлки со своими родителями. В таких случаях вообще случалась целая эпопея, ведь детей нужно было найти среди множества населённых пунктов и воссоединить с родителями.
Расположился Славутич, как и Припять, на перекрёстке нескольких транспортных путей, соединяющих его с Белоруссией, до которой всего 12 км, Россией, отдалённой на 100 км, Киевом (120 км), Черниговом (40 км). Здесь пересекаются водные (Днепр и Десна), железнодорожный и автомобильные пути. До ЧАЭС отсюда 50 км напрямик через Белоруссию. Это если ехать на прямой электричке Славутич-Семиходы. Можно попасть также на ЧАЭС кружным автодорожным путём.
Помогали пострадавшим и их жёны. Так, к пожарному Василию Игнатенко в Москву приехала беременная жена Людмила. В момент аварии она была на шестом месяце, но мужа бросить не смогла и постоянно за ним ухаживала, обманывая врачей и говоря, что она уже рожала несколько раз. Также поступили и многие другие. Например, жена заместителя главного инженера по эксплуатации первого и второго блоков Анатолия Ситникова Эльвира. Она вообще очень много помогала не только своему мужу, но и многим госпитализированным, постоянно мотаясь по палатам и поддерживая дух, собирая информацию, сортируя хорошую и плохую и аккуратно передавая всем только хорошие новости, поддерживая в пострадавших силы для борьбы за жизнь.
Врач, спасавшая ликвидаторов — о радиационных ожогах и серых пиджачках
В Москве ликвидаторов, экстренно привезенных туда для спасения, лечили по методике американского доктора Роберта Гейла. В результате, из 13 пациентов, у которых диагностировали острую лучевую болезнь, после пересадки костного мозга умерли 11. Методика оказалась ошибочной.
Мы подсаживали. Но при этом не убивали свой костный мозг этих ребят. Он не был поражен. Где-то через 2-3 недели наступил тот период, когда у них начали умирать клетки крови, и мы начали подсаживать костный мозг. Доноров выбирали не по всем параметрам, тогда это было невозможно. На то время, когда мы подсаживали ликвидаторам чужой костный мозг, свой у них отдыхал. Когда чужой костный мозг не приживался, то он отторгался организмом. Эти клетки погибали и все. Те же больные, у которых в Москве собственный костный мозг убивали, при отторжении клеток — погибали. Поэтому там столько смертей. Не потому, что в Москве были более тяжелые больные.
К нам тогда приходили «серые пиджачки», где-то после майских праздников. Ребята подписывали какие-то письменные обязательства. Правда, пожарные «пиджачков» послали куда-то подальше — у них были свои военные, они другой структуре подчинялись. А атомщики, работники станции — замолчали и перестали говорить. Мы тоже были предупреждены, что нечего ходить и рассказывать. Каждый день истории болезни у нас отбирали, потом приносили обратно. В общем, это было очень некрасиво и очень смешно. Непонятно было, зачем это делается — нам некогда было ходить и рассказывать, что у кого происходит. Да ничего и не происходило.
Врач-онколог Национального Института Рака Анна Губарева была в числе тех, кто спасал первых пострадавших на ЧАЭС. В интервью сайту «24» она рассказала о том, чем рисковали медики во время работы, почему изымались истории болезни ликвидаторов, и как киевским врачам удалось спасти своих пациентов.
Потому что Недзельский пошел по несколько другому пути, чем Москва. Мы наших больных сразу мыли. Не в смысле — раздели и поставили под душ. Мы ставили им капельницы. Сутками. То есть, мыли и снаружи, и изнутри. В первые сутки давали им йодистые препараты, особенно детям. Это спасло от многих неприятностей со щитовидной железой. Дозиметрический контроль был постоянно.
Почему одни ликвидаторы Чернобыля заболели и умерли, а другие здоровы
Разброс между ними был всегда, потому что точность дозиметров была низкой, на уровне 50%. То есть если у человека 5 рентген набрано, с равным успехом это может быть и 7 рентген, и 2 с половиной. Но у нас за счет двойного отслеживания данных — в «карандашах» и накопителе — точность получалась немного выше. Во всех отчетах, кстати, говорили, что в нашем подразделении самая большая точность измерения доз.
Жили мы в Иванкове и Тетереве в пионерлагерях, там размещались сотрудники Средмаша. Это 150 км от станции. Дорожники быстро проложили дорогу и автобусами возили каждый день. Но все равно получалось долго, два часа. Поэтому мы часто оставались ночевать на работе. Тем более, обязаны были работать круглосуточно. Отдел наш был в средней школе №3, у нас там полкласса было отделено, стояли койки для дежурной смены. Надо — прикорнул.
По ведомственной принадлежности мы относились к Средмашу. Минобороны отвечало за дезактивацию станции и прилегающих территорий, а Средмаш строил саркофаг над разрушенным блоком, это была его зона ответственности. Для строительства нужны были строители и автодорожники — они составляли две трети сил, работавших по линии Средмаша. А химики, геодезисты и топографы — одну треть. Главная задача химиков была держать на контроле дозы облучения, которые получали строители. Чтоб не было ни передоза, ни недодоза.
Облучение в зоне всегда неравномерное. Это как прожектора, которые расставлены в разных местах, но освещение от них идет разной интенсивности. Вы пробегаете с экспонометром и смотрите — с той стороны светит меньше, с этой больше, а вот тут, если поставить стеночку, уже будет полумрак. То же самое с радиационным фоном.
Понятно почему. Для государства любые упоминания Чернобыля очень болезненны. До 91-го о нем вообще молчали. У многих ликвидаторов на этой почве были потом нервные срывы. Ты в зоне, тебе объясняют, что ты делаешь что-то очень важное. Работаешь по следу ядерного взрыва. Там мы чувствовали себя героями.
Как хоронили первых жертв аварии на ЧАЭС
«Он сбежал из Припятской больницы и вернулся на станцию. Лелеченко понимал, что получил большую дозу радиации, но продолжал работать, пока мог, ликвидировать аварию. Его лечили уже здесь в Киеве. Но не смогли спасти. Он получил большую дозу радиации — более 1500 тысяч рентген, а смертельной является 700 рентген», — рассказывает Анна Королевская.
«Пожарные боролись с аварией снаружи, а внутри помещения четвертого энергоблока с аварией боролся персонал станции и с пожарами, которые там возникали, в условиях разрыва трубопровода, когда там вокруг кипело масло, был радиоактивный пар», — говорит г-жа Королевская.
Пугающий заброшенный морг в Припяти, спустя 35 лет после аварии на Чернобыльской АЭС
Сегодня мы посетим МОРГ МСЧ №126 Припяти, в котором по сей день остались лежать множественные медикаменты, пробирки, шприцы, ампулы и прочее. Как известно МОРГ — это то место, куда попадает человек, после того как прошёл свой отведенный судьбой, жизненный путь для изучения причин его смерти (патологических процессов и болезней), соответствующих выводов врачей-патологоанатомов для того чтобы в дальнейшем повышать качество лекарств и методов лечения различных человеческих недугов.
Больничный комплекс МСЧ №126 (Медико-санитарной части) занимает значительную часть первого микрорайона города Припять и само по себе является жутким местом, напрямую связанным с трагедией 1986 года, когда кареты скорой помощи в ночь аварии привозили пострадавших, облучённых и обречённых людей.
И все-таки, как и при локализации аварии, так и при оказании помощи пострадавшим, тесно переплелись самоотверженность персонала и неготовность соответствующих служб встретить такую беду. Почему сначала не действовал санпропускник самой атомной станции? Почему не сработала в полном объеме система обработки больных на случай массового поражения людей? Да и саму методику оказания первой помощи в случае радиационного поражения удалось применить не сразу и не полностью.
Такие были вопросы в адрес руководителей медицинской службы. Лишь благодаря мужеству и самоотверженности рядовых медицинских работников, водителей «Скорой помощи», пренебрегших во имя дела опасностью, удалось поддержать пострадавших на первом этапе их лечения.
Вот урок, который преподал Чернобыль.
Диспетчерская «Скорой помощи» располагалась по соседству с приемным покоем в здании больницы г. Припять. Одновременно в помещении, где принимали больных, можно было обработать до 10 человек, но никак не десятки, как пришлось в ночь и утром 26 апреля. Здесь имелся ограниченный запас чистого белья и всего одна душевая установка. Правда, при обычном ритме жизни города этого вполне хватало.
Задействованный персонал медиков отдал все силы для спасения людей. Врач Белоконь сам из последних сил добрался со станции до больницы, где его немедленно уложили с теми же симптомами, что и у тех, кого он отправил сюда до этого.
На пределе сил работала на Чернобыльской станции фельдшер М. М. Сергеева, дежурившая в ту ночь в здравпункте административно-бытового корпуса №1 станции.
Со станции звонил Белоконь, говорил, какие лекарства ему подвезти. Запросил йодистые препараты. Но почему их не было там, на месте?
У нас свои проблемы. Одно крыло терапевтического отделения находилось на ремонте, а остальное до конца заполнено. Тогда мы стали отправлять тех, кто лежал там до аварии, домой прямо в больничных пижамах. Ночь тогда стояла теплая.
Вся тяжесть работы по оказанию помощи поступившим поначалу легла на терапевтов Г. Н. Шиховцова, А. П. Ильясова и Л. М. Чухнова, а затем на заведующую терапевтическим отделением. Н. Ф. Мальцеву. Требовалась, конечно, подмога, и мы направили по квартирам санитарку. Но многих не оказалось дома: ведь была суббота, и люди разъехались по дачам. Помню, подошли медсестра Л. И. Кропотухина (которая, кстати, находилась в отпуске), фельдшер В. И. Новик.
В работу по обработке больных включились и наши хирурги А. М. Бень, В. В. Мироненко, травматологи М. Г. Нуриахмедов, М. И. Беличенко, хирургическая сестра М. А. Бойко. Но под утро все абсолютно вымотались. Я позвонила начмеду: «Почему больных на станции не обрабатывают? Почему их везут сюда «грязными»? Ведь там, на ЧАЭС есть санпропускник?». После этого наступила передышка минут на 30. Мы за это время успели разобрать кое-какие личные вещи поступивших. И где-то с 7.30 утра к нам стали привозить уже обработанных и переодетых больных.
В 8.00 нам пришла смена…».
Я понял, кто такой Бог»: Тайна спасения тысяч ликвидаторов в Чернобыле
Я не буду полностью рассказывать, что там произошло. Короче говоря, случился взрыв, начался пожар. И здесь я хочу подчеркнуть, что в первую очередь героями оказались пожарные. Они начали тушить этот пожар, даже не принимая во внимание, что там огромнейшая доза радиации. Это было ночью, были выходные. Люди гуляли с детьми, выходили на улицы, погода была прекрасная, игралась свадьба. И только через день-два сказали, что надо эвакуироваться.
А.К.: Вызвались пять тысяч добровольцев. Не волонтёров, как сегодня говорят, а именно добровольцев, которые прекрасно понимали, что подвергают свою жизнь очень и очень большой опасности. Почему? Потому что сначала решили задействовать технику. Запускали роботов. Даже луноход переоборудовали, чтобы он ходил по крыше, хватал и сбрасывал вниз радиоактивные обломки. В результате оказалось, что всё это бесполезно. Электроника отказывалась работать. Роботы не работали. Как тогда говорили, они сходили с ума и делали неизвестно что.
А.К.: Учёные ходили в разведку. Что происходит на месте реактора? Где топливо? Уйдёт ли радиоактивная масса в подземные воды? А если уйдёт в подземные воды, то она пойдёт в реку Припять, а Припять — в Днепр, во все реки, и разойдётся. Что делать? Что предпринимать? Сразу надо было решать, что же всё-таки делать.
Я вспоминаю свою ночь в краеведческом музее, в небольшом деревянном домике. Сидели мы вечером с Женей Акимовым, пили чай. Кстати, в Чернобыле был сухой закон: ни вина, ни водки не продавалось. Мы сидели с ним, и вдруг я увидел — бежит мышка. Бежала, потом упала на спинку, перевернулась, дальше побежала, а задние ножки у неё уже не двигаются, она их тянет. Я говорю: «Жень, что с мышкой?» Нахваталась, говорит. Я спрашиваю: «Чего?» Он говорит: «Как чего, радиации».
А.К.: А произошло совсем обычное для нашего времени дело. К празднику 1 Мая руководство станции решило провести эксперимент. Станция была новая, построенная по последнему слову техники. Рядом вырос красивый город Припять с 45 тысячами жителей. И люди гордились, что они живут в таком современном городе, что они работают «на передовых рубежах» науки. И вот решили провести эксперимент с атомным реактором. Естественно, они забыли о том, что атомный реактор — это не электрочайник, не электроплитка и не микроволновка. И ситуация вышла из-под контроля.
Почему одни ликвидаторы Чернобыля заболели и умерли, а другие здоровы
По ведомственной принадлежности мы относились к Средмашу. Минобороны отвечало за дезактивацию станции и прилегающих территорий, а Средмаш строил саркофаг над разрушенным блоком, это была его зона ответственности. Для строительства нужны были строители и автодорожники — они составляли две трети сил, работавших по линии Средмаша. А химики, геодезисты и топографы — одну треть. Главная задача химиков была держать на контроле дозы облучения, которые получали строители. Чтоб не было ни передоза, ни недодоза.
— Я окончил Институт тонких химических технологий, военная специальность — радиационная разведка (гражданская — инженер-химик-технолог). Срочную не служил, но у меня была военная кафедра в вузе, я военнообязанный. В июне 1986 года мне пришла повестка. Показал отцу — то ли на сборы, то ли в армию. Батя-химик посмотрел, все понял и сказал: «Ты там поаккуратнее все-таки».
— Все химики знали, куда едут. Ясно было, что призыв по военной специальности. Особо никто не сопротивлялся. Кто не хотел — просто не являлся по повестке. Набор был срочный — кто пришел, тот пришел. Один не хочет, возьмут другого. Из нашего института призвали около 20 человек. Мы все его окончили один-два года назад. А всего из Москвы набрали примерно 150 человек. Мы приехали в Киев, потом нас перевезли в Чернобыль, и с начала июля наш «батальон лейтенантов» приступил к службе (народ подъезжал не одновременно, а по частям).
Жили мы в Иванкове и Тетереве в пионерлагерях, там размещались сотрудники Средмаша. Это 150 км от станции. Дорожники быстро проложили дорогу и автобусами возили каждый день. Но все равно получалось долго, два часа. Поэтому мы часто оставались ночевать на работе. Тем более, обязаны были работать круглосуточно. Отдел наш был в средней школе №3, у нас там полкласса было отделено, стояли койки для дежурной смены. Надо — прикорнул.
Самые напряженные с точки зрения радиации работы велись там, где строился саркофаг, то есть именно на разрушенном четвертом блоке. Это была 3-я зона. Деление по зонам такое было: нулевая зона — за 30 км от станции, первая — до 30 км, вторая — сама станция и приближенные объекты, третья — разрушенный блок. Часть станции тоже входила в «трешку» — крыша 3-го машзала, узел перегрузки — Копачи (это близлежащая деревня в 500 метрах от станции).
— В деревне Пацевичи Мостовского района нас распределили по-другому: родителей с детьми младше трех лет забрали в санаторий. Остальных же поселили в местном детском саду. Там было очень сложно! Здание оказалось не приспособленным для проживания большого количества детей, действовал только первый этаж, а второй пустовал. Не работали туалеты, отсутствовала горячая вода — а как стирать, купать ребятишек? Чтобы организовать круглосуточное пребывание и питание, поселить сотрудников, приходилось постоянно ездить то в Гродно, то в Мосты, в областную и районную администрации. Кроме того, детям тяжело далась адаптация. Они не привыкли сутками быть без родителей, очень переживали, по вечерам плакали, просились домой, к мамам. Персонал сада поселили отдельно, в общежитии школьного интерната, но все вечера мы проводили у детских кроваток. Потом пошла эпидемия болезни Боткина — видимо, от стрессов, да и вода там не очень хорошая была. Но пришлось и это пережить, — тихонько вздыхает Нина Феофановна.
В составе районной комиссии Нина Феофановна постоянно выезжала в зону отчуждения, где опечатанными стояли школы и сады. Их нужно было расконсервировать, оценить и распределить оставшиеся материальные ценности. Оттуда в действующие учреждения вывозили мебель, бытовую технику, оборудование:
О случившейся аварии жители Наровли узнали практически сразу же — ведь многие работали на станции, да и остальные нередко выезжали в Припять за продуктами: во времена тотального дефицита город энергетиков очень хорошо обеспечивался. Но никто не придал аварии значения. Всем было не до слухов: город готовился к празднованию Первомая.
— В городе продолжалась дезактивация: все постоянно мыли, чистили, меняли крыши, заборы. С дорог снимали по 20—30 сантиметров грунта, вновь асфальтировали, а дозиметры все равно показывали значительное превышение радиационного фона. Тогда асфальт ломали и вновь снимали грунт… Работало много солдат и сверхсрочников. Некоторые удивлялись: «Зачем вы вернулись? Это опасно!» А что нам было делать? Мы приехали и взялись за работу, вместе с военными занимались дезактивацией территории учреждения образования.
— В течение семнадцати лет наши ясли-сад занимали первые места в районе и области, — и сейчас гордится своей работой Нина Феофановна. — Не собирались ударить в грязь лицом и тогда. Выходили на улицу работать, когда дети спали, в пересменки: белили деревья, красили, чистили, выгребали. Территория садика была очень большая. Самочувствие оставляло желать лучшего: болела голова, постоянно першило в горле, некое напряжение чувствовалось.
В момент аварии Анатолий Дятлов находился за пультом управления четвертого энергоблока. Фото: РИА Новости
Жизнь и судьба этой женщины стала известна после выхода сериала « Чернобыль» в 2023-м. Людмила стала олицетворением людей, жизнь которых разрушила авария на Чернобыльской АЭС, и самой известной «чернобыльской вдовой». Таких жен и матерей как она — тысячи, но именно ее история была экранизирована.
Валерия Легасова убила не только травля и негативно отношения правительства к его персоне, но и проблемы со здоровьем, которые возникли в результате радиоактивного облучения. На момент его 50-летия в сентябре 1987-го у ученого уже была лучевая болезнь четвертой степени. Он страдал радиационным панкреатитом, в его крови были обнаружены миелоциты, был затронут костный мозг.
34 года назад произошла первая и самая крупная авария в истории атомной энергетики. Небольшой украинский город Припять, который в основном населяли работники Чернобыльской АЭС и их семьи, стал эпицентром катастрофы мирового масштаба. Кроме урона окружающей среде, событие изменило судьбы десятков тысяч человек.
В день аварии Василий взял отгул, но его пожарную часть срочно вызвали на работу посреди ночи. Домой он так и не вернулся, а Людмила увидела его только спустя несколько день в больнице в Москве. Фото: Youtube.com / BBC News — Русская служба
Чернобыль в воспоминаниях очевидцев
«Мы стояли втроем, разговаривали, как вдруг — мне так показалось — послышался сильный выброс пара. Мы это не приняли всерьез: похожие звуки раздавались и до того дня неоднократно. Я собирался уходить отдыхать, как вдруг сработала сигнализация. Кинулись к щиту, а Легун пробовал выйти на связь, но никакой связи не было… Тут и произошел взрыв. Я бросился к окну. За взрывом последовал мгновенно следующий взрыв. Я увидел огненный шар, который взвился над крышей четвертого блока…»
В тот же день выяснилось — в киевских клиниках больше совсем не радиационных больных, в них много людей, пострадавших от самолечения, в том числе с обожженным пищеводом. Сколько же сил потребовалось потом и газетам, и местному телевидению для того, чтобы развеять хотя бы эту нелепость».
Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все словно светилось… Все небо… Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его все нет и нет. Копоть оттого, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом вспоминал, как по смоле. Сбивали огонь, а он полз. Поднимался. Сбрасывали горящий графит ногами… Уехали они без брезентовых костюмов, как были в одних рубашках, так и уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар…
Как заправить машины, если талоны и путевки остались в зоне с такими высокими уровнями, что туда и на минуту заходить небезопасно, а автозаправщик приехал то ли из Полесского, то ли из Бородянки, и у него за отпущенный бензин, естественно, потребуют отчет по всей форме — там же пока не знают, что у нас самая настоящая война! »
На обычную топографическую карту наносится точка — место замера на местности. И надписывается, какой уровень радиации в этой точке… Потом точки с одинаковыми значениями уровня радиации соединяют и получают “линии одинакового уровня радиации”, похожие на обычные горизонтали на обычных картах».
И после того, как была освобождена крыша, в сентябре начали сооружать бетонный саркофаг. Его стенами должны были закрыть весь реактор. Проект делали «на коленке». 206 дней и ночей 90 тысяч человек возводили в условиях большой радиации защитные стены и в декабре закончили. То есть спасли всё, что можно, закрыли это радиоактивное излучение.
А.К.: Это плата за наш прогресс, за то, что мы себя возомнили богами, что мы можем делать всё, что можно и нельзя. И ползём туда, где ничего не понимаем и не знаем. Особенно туда, где ума не хватает, а хочется отчитаться и получить медальку или орден на грудь.
. Официально было объявлено, что от лучевой болезни умерли 57 человек. Кто выбегал на крышу, у того начинали светиться ботинки, они же начинают светиться при 50 рентгенах. Я иногда видел людей, у которых одежда уже светилась. Было принято решение строить саркофаг. Возглавил эту работу Юрий Соломенко, прекрасный человек. Была объявлена задача и брошен клич о том, кто добровольно пойдёт на крышу.
А.К.: Учёные ходили в разведку. Что происходит на месте реактора? Где топливо? Уйдёт ли радиоактивная масса в подземные воды? А если уйдёт в подземные воды, то она пойдёт в реку Припять, а Припять — в Днепр, во все реки, и разойдётся. Что делать? Что предпринимать? Сразу надо было решать, что же всё-таки делать.
Очередное заседание правительственной комиссии. Фото: Валерий Зуфаров, Владимир Репик/Фотохроника ТАСС
После взрыва во внешнюю среду больше всего попало радиоактивных цезия и стронция. Период полураспада у них около 30 лет, то есть каждые 30 лет их активность падает в два раза, но это не единственная проблема. Когда распадается плутоний-241, на радиоактивно загрязненных территориях образуется америций-241. По радиотоксичности он близок к изотопам плутония. Через 100 лет после аварии на ЧАЭС, в 2086 году, общая активность почвы на загрязненных территориях Беларуси будет в 2,4 раза выше, чем в начальный послеаварийный период. Снижение альфа-активности почвы от америция до уровня 3,7 кБк/м2 ожидается только после 2400 года.
Директор Виктор Брюханов отсидел пять лет и был досрочно освобожден из-за острой лучевой болезни. Он настаивает, что к аварии привело несовершенство реактора. Такая же позиция у инженера Дятлова, после досрочного освобождения (за него заступился академик Андрей Сахаров) написал книгу «Чернобыль: как это было».
26 апреля в городе Припяти, в двух километрах от взорванного реактора, на открытом воздухе сыграли 16 свадеб. И в Украине, и в Беларуси, и в России люди наслаждались первыми солнечными днями, даже не подозревая о катастрофе. Поздно вечером 28 апреля, через два дня после взрыва, информагентство ТАСС передает краткое сообщение: «На Чернобыльской атомной электростанции произошел несчастный случай. Один из реакторов получил повреждение. Принимаются меры с целью устранения последствий инцидента. Пострадавшим оказана необходимая помощь. Создана правительственная комиссия для расследования происшедшего».
В 1991 году комиссия Госатомнадзора, изучив материалы, пришла к выводу, что «начавшаяся из-за действий оперативного персонала чернобыльская авария приобрела катастрофические масштабы вследствие неудовлетворительной конструкции реактора». Так, к аргументам про нарушения персонала добавилось, что реактор не соответствовал нормам безопасности и имел опасные конструктивные особенности. Спустя 20 лет после аварии главный конструктор реактора РБМК-1000 Юрий Черкашов в интервью Ежемесячному журналу атомной энергетики России фактически признал негативные характеристики реактора и то, что об этом было известно до трагедии, однако конструктор также указал на стечение обстоятельств.
Зараженное мясо развозили по всей стране. Из секретного протокола, подписанного председателем Совета Министров Николаем Рыжковым: «Об использовании мяса, произведенного в некоторых областях Белорусской ССР, Украинской ССР и РСФСР» — считать целесообразным заложить в государственный резерв мясо с повышенным содержанием радиоактивных веществ, находящееся на хранении, а также подлежащее закупке в текущем году. Для того чтобы не допустить большого суммарного накопления радиоактивных веществ в организме людей от употребления загрязненных продуктов питания, Министерство здравоохранения СССР рекомендует максимально рассредоточить загрязненное мясо по стране и использовать его для выработки колбасных изделий, консервов и мясных полуфабрикатов в соотношении один к десяти с нормальным мясом. Зараженное мясо из Беларуси и Украины, согласно документу, следовало вывезти в Россию (но только не в Москву), Молдавию, Казахстан, республики Закавказья, Прибалтики и Средней Азии.
Стоит заметить, что наблюдающиеся в Чернобыле последствия и мутация сочетаются с изменениями в положительную сторону. Как ни странно, на отчужденной территории значительно увеличилась популяция животных и даже появились редкие виды, которые не всегда встретишь и в природных заповедниках по всему миру. Среди них и лошади Пржевальского, и бурые медведи, которых не видели в наших окрестностях более ста лет. Сегодня в зоне отчуждения водятся даже черные аисты.
Многие из тех, кто столкнулся лицом к лицу с тушением пожара, познали тяготы острой лучевой болезни. Только в первый месяц число жертв чернобыльской аварии составило 31 человек. Пострадавших от болезней, вызванных воздействием на организм радиоактивных веществ, в сотни раз больше.
К жертвам чернобыльской катастрофы и мутантам часто причисляли людей, рожденных с аномалиями развития. Однако здесь не все так очевидною. Действительно, случаи возникновения мутаций у людей после Чернобыля были. Однако количество таких случаев не выходило за рамки, считающиеся нормой.
Лазурный небесный свод. Пышные облака огибают горизонт, а лучи солнца наполняют их ярким сиянием… Эта картина была бы поистине прекрасной, если бы облака, которые уносили весенние ветры, не были радиоактивны. Поднимая глаза к небу и радуясь солнечному дню, люди не подозревали, что мир вокруг уже не такой как прежде.
Как хоронили жертв чернобыльской катастрофы, знают не все. Отважных героев, несомненно, провожали с почестями. Однако отправляли в последний путь в цинковых гробах, а место захоронения заливали бетоном, ведь их тела излучали огромные дозы радиации. Сам рассказ об этом звучит жутко, а подобная картина наверняка еще страшнее.
Киев. На городском вокзале ажиотаж создан толпами желающих покинуть город. Билеты исчезают из касс, а цена у перекупщиков вырастает в 20 раз до 250 рублей (при средней зарплате по стране в 120). В аэропорту Борисполь после приостановки вылетов толпа прорывает милицейское оцепление и бежит по взлётной полосе к самолётам. Вылеты возобновляются.
Москва. В заседании актива Минсредмаша объявлен перерыв. Замдиректора «курчатовки» Легасов пьёт чай с учёным секретарём. В кабинет врывается замминистра Александр Мешков, скороговоркой сообщает о серьёзной аварии в Чернобыле, включении Легасова в правительственную комиссию и необходимости к четырём часам дня прибыть в аэропорт Внуково для отправки в Припять.
Первое проявление паники в Припяти. На площади перед Речным вокзалом, откуда в Киев ходят суда на подводных крыльях «Метеор», собираются семьдесят мужчин с баулами. Это монтажники и строители, задействованные на сооружении пятого и шестого энергоблоков АЭС. Все они хотят немедленно покинуть город. Ближайший «Метеор» отходит в полдень, билетов нет, строители, расталкивая других пассажиров, набиваются на корабль. На причал с «Метеора» ссаживают женщин с детьми. Дежурный милиционер вызывает подмогу, но все силы заняты на патрулировании.
Через уличные громкоговорители и радиоточки в Припяти объявляют: «Уважаемые товарищи! В связи с аварией на Чернобыльской атомной электростанции в городе складывается неблагоприятная радиационная обстановка. Сегодня, начиная с 14:00, возникает необходимость провести временную эвакуацию жителей города…» Жителям велено собраться у подъездов и ждать транспорт. Вещей советуют брать по минимуму, обещая возвращение через несколько дней.
Посёлок Чернобыль. На замену первому составу правительственной комиссии присланы новые люди. Председателя комиссии Щербину заменяет зампред правительства Иван Силаев. Он убеждает замдиректора Курчатовки Легасова остаться на вторую смену для разработки проекта саркофага взорванного реактора.
