Куда Привезли В Москве Жертв Чернобыля: обновленная информация, быстрый ответ

Содержание

30 лет Чернобылю

Нет ничего удивительного в том, что обязанности по обеспечению радиационной безопасности столицы были возложены Исполкомом Моссовета на сотрудников «Радона». Только им, обладающим необходимым опытом, квалификацией, оборудованием и аппаратурой, можно было поручить ответственное дело — встать на пути расползания чернобыльского пятна. Уже в первых числах мая Правительством Москвы был подготовлен приказ, определяющий порядок возведения «защитного» дозиметрического пояса вокруг столицы.

Основными исполнителями стали генеральный директор Игорь Анд¬реевич Соболев, его заместитель Леонид Михайлович Хомчик (назначенный особым приказом Моссовета начальником Московской специальной радиационно-аварийной группы), а также сотрудники объединения Анатолий Степанович Назарюк, Людмила Михайловна Проказова, Владимир Иванович Пантелеев, Валентин Юрьевич Карнаухов и Алексей Михайлович Панченко.

Большинство таких машин было с украинскими номерами. Мощность экспозиционной дозы гамма-излучения (МЭДГИ) отдельных автомобилей доходила до 10 рентген в час. Кстати, три из них (два «жигулёнка» и новый «Москвич») «отмыть» до необходимого уровня не удалось, несмотря на все усилия дезактиваторщиков и причитания владельцев. Машины были конфискованы, перегнаны в Сергиево-Посадское отделение «Радона» и навечно захоронены в специальных гидроизолированных хранилищах.

Следует отметить, что генеральный директор «Радона» Игорь Соболев в первых числах мая 1986 года выезжал в зону катастрофы и лично осуществлял автомобильную гамма-съемку на основных транспортных магистралях и оценку радиационной обстановки на отдельных государственных объектах. Чуть позже для уточнения данных в район ЧАЭС ездили специалисты предприятия А.С. Абрамкин, В.Б. Девкин, Г.С. Потапов, О.В. Терехов, В.М. Чебышев и водитель И.П. Печкуров. Результаты радиометрической разведки были обсуждены на установочном заседании.

С помощью строительной техники, оперативно выделенной «РАДОНУ» Моссоветом, были сделаны U-образные съезды с автотрасс, завезены песок и щебенка, под наклоном (для стока вод) уложены дорожные плиты и асфальтовые покрытия, вырыты котлованы на 200-300 кубометров сточных вод. Для обслуживания СОТ были приданы специалисты гражданской обороны из Москвы Москвы, рота химзащиты и «гаишники», помогавшие тормозить поток машин для дозиметрической проверки. Загрязненный транспорт заворачивали на площадку, где его ждала обработка с помощью моечных и армейских АРСов, «заряженных» специальными дезактивирующими растворами. При постах радиационного контроля функционировали временные базы дезактивации транспорта, территориально привязанные к автобусам, уже имеющимся по всем двенадцати директрисам.

Мы тоже так делали. В Украине был самый старый банк костного мозга — это была первая республика в СССР, которая имела деньги, возможности и здоровых доноров, у которых брался этот костный мозг и сохранялся, еще с 1936 года. Поэтому все остались живы. Там — нет.

Да, никто не говорит, что человек мутант, у него какие-то не такие уши или две головы. Внешние признаки мутации — не самое страшное. От того, что у человека три соска или три уха, ничего страшного не будет, это мелочи жизни. Они практически не опасны для нормального человека. Дело же заключается в том, что мутации происходят на клеточном уровне, что может проявляться, например, в омоложении болезней.

Раньше никто из молодых людей на остеохондроз не жаловался — да, были искривления позвоночника. Сейчас же каждый второй молодой человек до 35-лет имеет признаки остеохондроза — костные изменения, как у стариков. Все хронические заболевания помолодели. Раньше это была прерогатива пожилых людей. Да, это не опасные хронические болезни. Но если они развиваются в молодом возрасте, и, например, печень и желчный пузырь плохо функционируют, то рано или поздно, к 70 годам, неизвестно, что плохое разовьется.

Он рассказал, и тогда мы поняли, в чем его ошибка. Не надо было убивать здоровый костный мозг пациента. Так делают при лейкозах — если объяснять совсем простыми словами, то убивают костный мозг, затем возвращают здоровые клетки, замещают их, и человек может жить уже без лейкоза.

— Сейчас наша страна превратилась из индустриальной в развивающуюся. Закрыты заводы, нет и колхозов, которые могли бы закупать какие-то вредные канцерогены типа нитрогенов, чтобы распылять из самолетов над полями — этого сейчас нет. Экология Украины лучше, чище. По идее, мы должны перестать болеть. В таких условиях уровень не должен был бы расти, мы хотя бы должны были бы остаться на одном уровне. Но у нас рост онкозаболеваний такой же, как в Германии, в США. Степень прироста каждый год достаточно большая. Ежегодно все больше женщин болеют раком молочной железы. Это говорит об отдаленных последствиях того, что было раньше. В том числе, и того взрыва.

Если бы не он, не исключено, что взорвался бы не только четвертый энергоблок, но и вся станция. Под каждым блоком находится гидролизная станция, производит водород для охлаждения турбогенератора генератора. После взрыва Саша спустился под энергоблок и удалил водород с охлаждающей рубашки генератора. Леличенко — один из героев Чернобыля, который сделал, величайший подвиг. Он получил ужасную дозу облучения и вскоре умер.

В 1986 году киевские радиологи не могли вступать в открытые конфликты с московскими. Но Киндзельський все равно делал свое — после диагностирования, кроме гамма-облучения, еще альфа и бета, он применил диаметрально другой метод лечения: подсаживал донорский костный мозг внутривенно, НЕ убивая собственный костный мозг ребят.

Эту историю рассказал сайт “Ukrainian People” со ссылкой на воспоминания, которыми поделилась в сети пользователь Лала Тарапакина, которая обожает разматывать клубки и сопоставлять истории. Например, старое забытое интервью с Анной Губаревой, онкологом Киевского института радиологии и онкологии, которая принимала первых ликвидаторов, завели ее в множество поисковых запросов и многочисленных показаний.

Фотография сделана в 1986 году в Киеве в Национальном институте рака. Пациенты, получившие очень большие дозы облучения на ЧАЭС, сфотографировались с медиками, которые их лечили. Крайний слева во втором ряду — профессор Леонид Киндзельський

Известно, что первых ликвидаторов из пожарных доставили на самолете в Москву, в шестую клиническую больницу. Известно, что мест в Москве хватило не всем. 13 пожарным повезло — они могли получить инновационное лечение от американского доктора Гейла, который должен был спасать героев Чернобыля по своей новой прогрессивной методике. 11 пожарным повезло меньше — их привезли в киевский институт радиологии и онкологии, к главному радиологу Украины, Леониду Киндзельскому.

Молоко с йодом – другое дело. При Чернобыльской аварии выделялся радиоактивный йод, и поэтому йодистые препараты назначали для уменьшения его воздействия на организм, а чтобы йод меньше раздражал желудок, запивали или смешивали с молоком. Йодистый калий — лекарственное средство, которое применяется при радиационных авариях при выбросах радиоактивного йода.

В 1986 году Наталия Надежина была главным врачом клинического отдела Института биофизики МЗ СССР (на базе Клинической больницы № 6). В настоящий момент она – ведущий научный сотрудник лаборатории местных лучевых поражений и последствий острой лучевой болезни ФГБУ ГНЦ ФМБЦ им А.И. Бурназяна ФМБА России.

Знаю несколько человек, выживших после сильного облучения и умерших через много лет по причинам, не связанным с радиацией. У детей, которые были в зоне заражения, статистически подтверждено увеличение заболеваемости опухолевыми заболеваниями щитовидной железы. Кроме того, у лиц, получивших большую дозу облучения (100 и более бэр), перенесших лучевую болезнь и получивших лучевые ожоги, увеличено количество злокачественных заболеваний крови и рака кожи в области поражения.

Лечение проходило в зависимости от выраженности лучевых ожогов и степени тяжести лучевой болезни. Во время агранулоцитоза, когда снижаются основные показатели периферической крови (мало лейкоцитов и тромбоцитов), больные для защиты от инфекции должны находиться в асептических условиях – это стерильные палаты с ультрафиолетовым обеззараживанием воздуха, а при их лечении применяли системные антибиотики. Снижение тромбоцитов приводит к повышенной кровоточивости, поэтому при необходимости пациентам переливалась тромбомасса.

Аварии случались и ранее, радиационная медицина развивалась, мы уже владели большим опытом и определенными навыками по диагностике, лечению, сортировке, прогнозу тяжести. Но одновременно такое количество пострадавших с одинаковыми видами воздействия (бета и гамма излучение) – это особенность чернобыльской аварии. С профессиональной точки зрения стали лучше понимать, например, как лечить ожоги, проводить профилактику инфекционных осложнений, все это дало большие уроки. Подтвердилось, в частности, что успешно лечить крайне тяжелые радиационные ожоги небольшой площади можно только пересадкой собственной кожи пациента (лоскуты на сосудистой ножке). А пересадку костного мозга нужно делать только при такой большой дозе облучения, после которой он сам не способен восстановиться (более 800-1000 бэр).

Куда Привезли В Москве Жертв Чернобыля

А задач таких было великое множество. Нужно было как-то организовать снабжение людей, оставивших большую часть денег, документов, лишённых, зачастую, даже заражённой одежды всем самым необходимым. Нужно было как-то начинать выплачивать деньги. Нужно было вывезти детей в лагеря на отдых, подальше от страшного организационного бардака и радиации. Нужно было продумывать организацию посещения Припяти покинувшими её жильцами. Словом, дел было невпроворот. Члены припятского исполкома так и называют этот жуткий период – «война». Они, не понимая, за что хвататься, делали всё подряд, страдая от жуткого стресса, перенапряжения, непрекращающихся упрёков простых граждан, имеющих и не имеющих отношения к Припяти, бюрократии.

Пациенты умирали до 31 июля. Их похоронили на Митинском кладбище в Москве. Было создано групповое захоронение, возле которого был организован монумент. Тела укутывали в полиэтилен, клали в деревянные гробы, которые затем укутывали в полиэтилен, после чего запаивали в цинковые гробы. Потом могилы залили бетоном. Всего там сейчас тридцать могил. Из них три – символические. Это могила Владимира Шашенка, похороненного в Чистогаловке, Александра Лелеченко (тогда заместитель руководителя электрического цеха, он сбежал из припятской медсанчасти, чтобы помогать в ликвидации. В результате получил огромную дозу и умер в Киевской больнице седьмого мая), похороненного в Киеве, Валерия Ходемчука.

Много самосёлов вернулось в Чернобыль. Всё-таки, это какая-никакая, а цивилизация. Там и врачи поблизости, и пожарные, да и других людей немало. Но многие самосёлы обосновались в деревнях, достаточно сильно отдалённых от города. Поначалу их пытались выселить, но в итоге государство проиграло борьбу. Дошло до того, что единственная попытка осуществить групповое выселение силами милиции в 1989 году окончилась столкновением с расквартированной неподалёку армейской частью. А если ты кому-то проигрываешь – возглавь! Сначала СССР, а потом Украина стали снабжать их – автолавками, льготами, пенсиями, медобслуживанием. Но несмотря на эти меры, количество самосёлов, более-менее державшееся стабильно до середины нулевых, уверенно пошло на спад. По состоянию на 2009 год в ЧЗО проживало 269 человек, 129 из которых в Чернобыле, а остальные в сёлах Залесье, Ильинцы, Куповатое, Ладыжичи, Опачичи, Новые Шепеличи, Оташев, Парышев, Теремцы и Рудня-Ильинецкая. Ещё в начале 2007 года в зоне насчитывалось 314 самосёлов. В 1986 году вернулось порядка 1200 человек, ещё некоторое количество вернулось позже. Сейчас, по разным данным, их осталось около 180 человек – 80 в Чернобыле, остальные сто – в четырёх сёлах.

Первых 28 человек эвакуировали вечером 26-го апреля. Среди них было шестеро пожарных и 22 сотрудника станции. Таковы были требования прибывших днём московских врачей. Из Припяти их сразу привезли в киевский аэропорт Борисполь, откуда спецбортом переправили в Москву, в клинический отдел Института биофизики (Москва) на базе клинической больницы № 6 Минздрава СССР, что возле станции метро Щукинская. Там стремительно освободили от пациентов три этажа в инфекционном отделении. Из этих трёх этажей верхний и нижний были своеобразными буферами, пациентов клали лишь на этаж посередине. Вскоре, спустя почти сутки, к первой партии присоединились остальные, менее тяжёлые.

18-19-20 мая. Сегодня наши девчата принесли сирень. Поставили каждому в палату. Букет замечательный. Попробовал понюхать — пахнет хозяйственным мылом?! Может, обработали чем-то? Говорят, что нет. Сирень настоящая. Это у меня нос не работает. Слизистая обожжена. Почти весь день лежу. Самочувствие — не очень. Саша Нехаев очень тяжелый. Очень сильные ожоги. Очень волнуемся за него. Чугунов тоже хотел дописать письмо, но ожог на правой руке не дает. Я почти ничего не ем. Кое-как из первого съедаю бульон На обходе Александра Федоровна предупредила, что будет делать пробу на свертываемость крови. Это что-то новое.Пришла милая женщина — Ирина Викторовна — та самая, что занималась отбором из нашей крови тромбомассы. Уколола в мочку уха и собирала кровь на специальную салфетку. Собирала долго и упорно, но кровь останавливаться не хотела. Через полчаса закончили мы эту процедуру. Все ясно. У нормального человека кровь сворачивается через пять минут. Резкое падение тромбоцитов в крови!Через час в меня уже вливали мою же тромбомассу, заранее приготовленную на этот случай. Началась черная полоса».Аркадий Усков, цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль».

Чернобыльская катастрофа напрямую угрожала Москве, и власти пожертвовали Брянской областью

Чтобы избежать этой болезни, надо было тут же после выпадения радиационных осадков принять повышенную дозу йода. Но жители даже не сразу узнали о том, что с ними случилось. Когда узнали, было почти поздно. С радиацией в первые, самые опасные дни, боролись силами СЭС. И йода никто лишнего завозить не стал, чтобы людей не охватила паника. Но паника была. Люди чуть не разорили сберкассу, чтобы забрать сбережения и уехать.

Четвертый реактор Чернобыльской АЭС взорвался, когда на нем проводили тестирование. Многие ученые сегодня сходятся во мнении, что к аварии привело роковое сочетание дефектов конструкции реактора и несоблюдение правил безопасности сотрудниками АЭС, отмечает издание.

«Вокруг — одни слухи, никто ничего толком не знает. За эти первые дни после аварии я постарел на десять лет от неведения, — возмущался «гласностью» шофер Чернобыльского филиала транспортно-производственного объединения, ликвидатор последствий аварии Василий Горбецкий. — Если мы остались здесь, работаем по ликвидации аварии, то нельзя держать нас за «быдло», надо доверять и давать правдивую информацию».

Те, кто получил свою дозу сразу после аварии, болеют меньше. Тем, кто приехал со временем, гораздо хуже: неподготовленный организм с годами набирает, накапливает радиацию. Летом по улице все ходят в тапках. От обычной обуви ломит ноги. Даже сегодня в этих местах на трех новорожденных — один мертвый. Почти все младенцы — с отклонениями. Самые распространенные болезни у новорожденных – «заячья губа», косолапие, хрупкие кости.

Считается, что районный центр Злынка давно выселен. Во всех документах, которые касаются помощи пострадавшим во время чернобыльской аварии, нет такого населенного пункта. Здесь официальная зона отселения. Тем, кто обращается в Москве или Брянске за социальной помощью, например, студентам из Злынки, говорят: вы обманываете, города вашего не существует.

Мотыльки над Припятью: что стало с ликвидаторами аварии на Чернобыльской АЭС

Официальное сообщение об аварии от Совета Министров СССР поступило только 29 апреля. Отвечая одному из журналистов, академик Легасов сослался на неожиданность трагедии: «Как специалист и участник событий могу подтвердить – масштабы аварии, ее характер, развитие событий казались невероятными, почти фантастическими. Злого умысла, попытки что-то скрыть не было». Иными словами, не было злого умысла, но была недопустимая растерянность.

Вокзалы напоминали кадры художественных фильмов о гражданской войне: толпа, штурмующая вагоны, детские крики, плач. Эти люди никогда уже не вернулись в свои дома. После 3 июня, когда окончательно было принято решение отказаться от дезактивации зараженной местности, им разрешили небольшими группами в сопровождении сотрудников милиции на час-два поехать домой, чтобы забрать ценности, фотографии и документы. Но все были вынуждены пройти через пункты дозиметрического контроля. Все имущество так «фонило», что увезти не удалось почти ничего. Все пошло в радиоактивный могильник.

А вот воспоминания другого бывшего солдата-срочника – Дмитрия Авилова, который служил в этих местах через год после аварии: «На Чернобыле служилось неплохо: нас стали лучше кормить, реже появлялись офицеры. Нет, мы понимали, конечно: радиация, свинцовые трусы и все такое. но ведь не Афган, не стреляли же, – говорит он. – Помню, как я первый раз увидел зону. Нас за три месяца до дембеля по железнодорожным путям перебрасывали через нее на место дислокации – станцию Вильча. Была ранняя весна, где-то еще не успело оттаять, а где-то уже пыталось зазеленеть. Кругом покой и тишина. Я жадно смотрел в окно. Ловил детали, пытаясь разглядеть хоть что-то необычное или даже сверхъестественное. Это же зона! Во мне зудело любопытство экскурсанта. Мы проезжали пустые перроны, улицы, дома, магазины, киоски Союзпечати.

Многие считают, что после 1986 года жизнь в зоне остановилась. Это не так. В Чернобыле живут и работают вахтовым методом более двух тысяч человек, здесь располагается администрация Зоны отчуждения, работает магазин. Сама станция работала вплоть до 15 декабря 2000 года. Через пять лет после аварии из-за пожара, возникшего в машинном зале, был выведен из эксплуатации второй блок. Еще через пять лет перевели на стояночный режим первый блок. 15 декабря 2000 года был остановлен третий энергоблок, и ЧАЭС из энергопроизводящей стала энергопотребляющей.

Светило солнце, текли ручьи, и все вроде бы было, и весна была, а людей не было. В приоткрытом окне брошенного дома колыхалась занавеска, а по односкатной крыше дровяного сарая шла разноцветная кошка. В эту поездку я впервые увидел и Припять, и Факел, и станцию Янов, и красные дома, и Рыжий лес, и многие другие достопримечательности зоны».

— Расскажу. Меня часто приглашали в музей Чернобыля, когда туда приезжали делегации. И как-то приехала группа, где были американцы, канадцы. Они хотели послушать живых участников событий. И в конце разговора встает афроамериканец и говорит, что хочет задать вопрос мне. И переводчик передает: «Вы очень красиво рассказывали про Леонида Киндзельского, а знаете ли вы Игоря Киндзельского?» Отвечаю, что нет, не знаю. Он заулыбался и говорит: «А я знаю».

А уже на второй день нас всех вывезли в Чернобыль подальше. Там в пожарной части у нас стали брать анализы. Нам всем было плохо, мы валялись на травке. Приехали автобусы, сначала нас завезли в больницу в Иванково. Там нам поставили почти на сутки капельницы. Медсестры сидели с нами, постоянно переставляли эти капельницы. Постоянно нас промывали. И уже во второй половине следующего дня нам привезли в Киев на Ломоносова, в клинику онкологии.

— Однажды при загрузке топлива сорвался стержень с топливом и разбил охлаждающую рубашку. Тогда была большая утечка радиации. По всей территории станции грунт глубиной с метр сняли. Город Припять мыли, машины у нас позабирали. Мы домой пришли без формы, потому что она была грязная, шли в рабочем белом одеянии. Тогда все приборы зашкаливали. Симптомы были такие, как будто мы получили лучевую болезнь: слабость, тошнота, рвота. После этой аварии шесть человек из одной бригады умерли, в клинике, один за другим. Но нам ничего не говорили.

— Мои братья Леня и Иван были в составе караула, поэтому к тушению пожара они приступили через семь минут. Я, когда приехал, снял туфли, одел кирзовые сапоги, на мне была обычная форма. И одел 16-килограммовый противогаз. Слышу голос брата Леонида, он тогда был командиром подразделения, они тушили крышу машинного зала: «Рукава давай, эти сгорели!»

И уже когда машина вывезла нас на Янов мост, я вижу, развален 4-й блок. И такой красивенный столб разноцветного огня прямо уходит в небо. Сияет красотой, которую забыть нельзя. Тогда Хилько говорит: «Да ребята, нам дорога в один конец, обратно мы не вернемся». Кстати, до этой аварии, были еще две.

На Митинском кладбище собрались родственники 28 захороненных здесь работников ЧАЭС и ликвидаторов. Сразу после аварии их доставили в Москву, в Институт биофизики человека. Не спасли. Фонило так, что тела не переправляли на родину — хоронили здесь, в непроницаемых свинцовых гробах.

Приехал он туда, правда, уже в 1987 году в звании майора гражданской обороны. Вячеслав Гришин получил задание собрать материал о мужестве людей из вооруженных сил СССР. Но, кроме героизма ликвидаторов, он постоянно вспоминает самоселов — тех, кто возвращался в Зону, невзирая на то, что заборы, дерево, шифер — все безумно фонило. Людей из Припяти эвакуировали через сутки после аварии. Всем приказали ничего кроме документов не брать.

Из года в год на Митинском кладбище президент «Союза «Чернобыль» Вячеслав Гришин открывает митинг памяти ликвидаторов и жертв одной из главных катастроф XX века. Со дня взрыва в четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС прошло ровно 33 года. Он и сам был в Припяти. Свой первый день Вячеслав Гришин и сейчас вспоминает с содроганием.

Весь мир вспоминает одну из главных катастроф XX века — аварию на Чернобыльской АЭС. Она случилась ровно 33 года назад. В результате взрыва и пожара был разрушен четвертый энергоблок. Причина катастрофы — сочетание ошибок персонала и конструктивных недостатков самого реактора.

С матерями и вдовами погибших Вячеслав Гришин разговаривает уже как с родными. Владимир, муж Людмилы Шашенок, был наладчиком системы. Он работал на 27-й отметке, где все и произошло. 01.23 — взрыв, потом второй. Вытащили его товарищи с сильнейшими ожогами. Людмила прибежала в реанимацию, сама она медик.

— Это сегодня у многих два телефона. А у нас была одна линия, на которую надо было договориться. Поэтому была записка и бутылка водки. Если кто-то уезжает — забирает письмо, нельзя лишнего передавать, радиация, а если кто-то приезжает — передавали уже письмо и бутылку водки, — вспоминает он.

Одним из запоминающихся событий того периода для Макеева стал футбольный матч между киевским «Динамо» и мадридским «Атлетико», который состоялся 3 мая в Киеве. Полк Макеева жил в палатках в лесу около Варовичей, в 12 километрах от Припяти. А солдатам очень хотелось увидеть трансляцию матча. Макеев поехал к секретарю партийной организации колхоза и попросил одолжить телевизор.

— Представление было. У нас даже кто-то рапорт написал на увольнение, чтобы туда не ехать. Была неопределенность и некая неизвестность. Глазами вправо-влево водили, но паники не было. Была загадочность, интерес. Была настороженность без пугливости. Да и такой возраст — горы готовы свернуть, — говорит ликвидатор.

Ровно 35 лет назад, 26 апреля 1986 года, произошла авария на Чернобыльской атомной электростанции. Ликвидаторы последствий катастрофы, которые и сегодня обеспечивают защиту населения от подобных чрезвычайных ситуаций, рассказали «Вечерней Москве» о том, что помнят о тех событиях спустя годы, и о том, что больше всего поразило их на месте аварии.

Директор ГУП «Специальное предприятие при правительстве Москвы» Геннадий Скачков в апреле 1986 года находился в краткосрочном отпуске в Брянске. Ему тогда было 25 лет, он служил в войсках гражданской обороны. 29 апреля ему пришла телеграмма о том, что нужно срочно явиться в воинскую часть.

— Люди работали в огромных полях радиации. 26-го днём после тошноты и рвоты у ребят, которых мы привезли со станции, наступил так называемый период мнимого благополучия, — рассказывает Владимир Фейгин. — Они не хотели ехать в Москву на лечение, на работу рвались. Встретил на крыльце медсанчасти Сашу Лелеченко — заместителя начальника электроцеха. Оказалось, он в ту ночь обесточивал оборудование после взрыва. И всё ломал голову — выключил какой-то рубильник или нет. И чуть позже он сбежал из больницы на станцию — проверять.

— Через полчаса зазвонил телефон. Диспетчер скорой сказала, что нужно срочно явиться на подмогу, — вспоминает Владимир Фейгин. — Первым у входа в медсанчасть меня встретил сотрудник первого отдела (сотрудники этих отделов следили во всех советских организациях за режимом секретности. — Ред.). Сказал коротко: «Вы сейчас поедете на станцию. Что увидите, о том молчите». Всего у нас было шесть машин скорой. Уже на подъезде к станции увидел небывалое. Над развалом в четвёртом блоке поднималось столбом в небо что-то похожее на северное сияние… В ту ночь мы отвозили в медсанчасть пожарных и работников станции. Там их раздевали, мыли и укладывали под капельницы. К утру, чтобы найти для всех место, стали выписывать других больных. В это время мне тоже стало плохо.

— На пульт управления поступала информация от операторов-разведчиков со всего блока. — рассказывает Алексей Бреус. — В результате примерно в 11 часов начальник смены четвёртого блока Виктор Смагин отдал команду: «Всем покинуть блок!» Это было трудное решение — отказаться от дальнейших действий вопреки инструкциям и приказам сверху и признать наконец продолжение работ на разрушенном блоке нецелесообразным. После команды Виктора Смагина на пульте остались двое — он сам, как высший по рангу оператор на блоке, и я, как второй по рангу. Состояние Викора Смагина из-за переоблучения становилось все хуже и хуже, но он сначала велел уйти с четвёртого блока мне. И только потом в крайне тяжёлом состоянии, еле передвигаясь, он ушёл в медпункт. А я… вернулся за пульт четвёртого блока. Дело в том, что московские чиновники по-прежнему звонили и требовали во что бы то ни стало подавать воду в реактор. И вновь мы вместе с коллегами пытались возобновить подачу. К концу смены мы всё-таки оставили разрушенный блок. Я отключил всё оставшееся в работе оборудование. Помню, как нажал последнюю кнопку на пульте, который потом никто никогда больше не включал.

Что бы было, если бы этот взрыв и пожар случились? Даже физики-ядерщики боятся предполагать. Вот самые несложные расчёты. Во время взрыва реактора четвёртого энергоблока в атмосферу, по разным оценкам, вырвалось от 10 до 20% ядерного топлива. Оно сократило жизни десятков тысяч человек (выяснить точное количестве жертв Чернобыля сейчас практически невозможно). Но если бы взорвался ещё и расположенный рядом с реактором машинный зал, то снова «зацепило» бы и разрушенный реактор, и примыкающий к нему третий энергоблок. И это была бы уже преисподняя для всей европейской части Советского Союза и всей Европы.

16-летняя Светлана Фейгина проснулась как раз оттого, что в её комнату забежал отец и быстро закрыл фрамугу. Владимир Львович сказал, что ему позвонили и срочно вызывают на работу, так как на станции случилась авария. Какая — пока непонятно. Но доктор на всякий случай попросил домашних в этот день никуда не выходить.

Почему три могилы на Митинском кладбище, где похоронены первые жертвы Чернобыля, пусты

На Митинском кладбище также установлена символическая могильная плита с именем Александра Григорьевича Лелеченко. В момент аварии на Чернобыльской АЭС, если верить Григорию Медведеву, автору книги «Чернобыльская тетрадь. Документальное расследование», он занимал должность заместителя начальника электроцеха. В электрическом цехе тогда боролись за предотвращение водородного взрыва, которым могло накрыть Минск, находившийся в более чем 300 километрах.

Александра Григорьевича Лелеченко увезли в Киев уже в тяжелом состоянии. Общая доза радиации, полученная им, составила 2,5 тысячи рентген. Несмотря на мучения, очевидцы, слова которых приведены в книги Михаила Одинца «Чернобыль: дни испытаний», рассказывали, что Лелеченко вел себя мужественно. Он умер 7 мая 1986 года и был похоронен в селе Степное Полтавского района Полтавской области.

На сегодняшний день Валерий Ильич Ходемчук считается первой жертвой Чернобыльской катастрофы, случившейся на атомной электростанции 26 апреля 1986 года. Как утверждает автор книги «Чернобыль: события и уроки» Василий Возняк, 35-летний Ходемчук в момент аварии занимал на АЭС должность старшего оператора главных циркуляционных насосов, рабочее место которого как раз находилось в зоне обвала. Инженер Александр Ювченко в интервью британской газете The Guardian вспоминал о том, что он и его коллеги, поняв, что произошло, тут же бросились искать Ходемчука. По словам Ювченко, «все вокруг обволокло паром».

47-летний Александр Григорьевич 4 дня не покидал свое рабочее место. Как отмечает в издании «Чернобыль 01:23:40» Эндрю Ливербарроу, Лелеченко, оберегая более молодых коллег, сам трижды ходил в электролизерную для того, чтобы отключить подачу водорода. Электролизерная находилась рядом с завалами, повсюду были обломки топлива и реакторного графита. Неудивительно, что в какой-то момент Александр Лелеченко почувствовал себя плохо, но едва получив первую помощь в санчасти (ему влили физраствор через капельницу), вернулся на станцию.

Инженер Владимир Николаевич Шашенок тоже вел себя достойно в последние часы своей жизни. По свидетельствам очевидцев, которые приведены в книге «После Чернобыля» Л. С. Кабичевой, Шашенок, уже находясь в больнице, временами приходил в сознание и твердил одно и то же: «Отойдите от меня! Я из реакторного!». В таком состоянии он был способен думать о других. Примечательно, что Владимир Николаевич на Чернобыльской АЭС тогда уже не работал. Незадолго до трагедии, в начале апреля 1986 года, он был переведен на предприятие «Смоленскатомэнергоналадка». Его пригласили на станцию специально на испытания.

Мутации, происходящие с организмом, это не только выраженные изменения внешних или внутренних органов, самые опасные мутации происходят на клеточном уровне, что может проявляться, например, в омоложении болезней. К последствиям аварии в Чернобыле, можно отнести патологии щитовидной железы, желудочно-кишечного тракта, всплеск детской онкологии, не возрастные заболевания опорно-двигательного аппарата.

Были проведены различные мероприятия, в том числе в 2007 — 2012 годах к ноябрьской и апрельской датам организованы выезды чернобыльского актива в ТОК «Судак» (Украина), зарегистрирован и издаётся собственный печатный орган — газета «Чернобыльский вестник» и сайт СЧМ, создаются школьные музеи и экспозиции о подвиге чернобыльцев-москвичей, проводятся уроки мужества в образовательных учреждениях, издаются книги, плакаты, фильмы, учреждён и проводится округах конкурс детского творчества «Чернобыльская звезда».

Полицейский признался, что про такой госпиталь он ни разу не слышал и предложил гостю обратиться в администрацию. Мы вызвались сопроводить пожилого человека к мэрии, а по дороге узнали о том, что привело его в наш город. Сан Саныч рассказал, что в Чечне ему не оказывали нужного медицинского обслуживания, и кто-то из знакомых посоветовал ему поехать в «то ли Обнинск, то ли Огниниск». Сан Саныч медлить не стал, и, не спросив точного адреса, выехал в Москву, там нашёл в расписании нужную электричку, и вот уже 30 минут как гуляет по первому наукограду. У чернобыльца проблема с руками, кожа меняет цвет, и ему необходимо лечение, хотя дедуля очень активный и компанейский.

Утром Зайцев начал пикет, но около 12 часов сообщил на горячую линию ОВД-Инфо, что его задержали охранники и отобрали плакат. Зайцев вызвал полицию и по приезду наряда написал заявление на охранников больницы по статьям 115 УК (умышленное причинение легкого вреда здоровью) и 149 УК (воспрепятствование проведению собрания, митинга, демонстрации, шествия, пикетирования или участию в них).

Долгое время, да и сегодня, так называемый чернобыльский синдром, то есть страх человека перед радиацией, считается многими авторами в медицинской среде, чуть ли не главной причиной по которой возникает повышенный риск заболеть и умереть. Вроде бы как все из головы. Это и понятно, радиации не видно, не слышно, она не имеет запаха, если она и есть, то только в головах у тех, кто боится от нее заболеть. Возможно, это и имеет место быть, но для небольшого числа особенно мнительных. Реальность несколько другая.

Почему одни ликвидаторы Чернобыля заболели и умерли, а другие здоровы

Самые напряженные с точки зрения радиации работы велись там, где строился саркофаг, то есть именно на разрушенном четвертом блоке. Это была 3-я зона. Деление по зонам такое было: нулевая зона — за 30 км от станции, первая — до 30 км, вторая — сама станция и приближенные объекты, третья — разрушенный блок. Часть станции тоже входила в «трешку» — крыша 3-го машзала, узел перегрузки — Копачи (это близлежащая деревня в 500 метрах от станции).

Понятно почему. Для государства любые упоминания Чернобыля очень болезненны. До 91-го о нем вообще молчали. У многих ликвидаторов на этой почве были потом нервные срывы. Ты в зоне, тебе объясняют, что ты делаешь что-то очень важное. Работаешь по следу ядерного взрыва. Там мы чувствовали себя героями.

Как велся контроль на участках Средмаша, я вам рассказал. Каждый, кто шел в зону, получал индивидуальный дозиметр. А в армейских подразделениях дозиметры выдавались только офицерам. По показаниям офицеров заносили дозы всей бригаде, с которой он работал. При том, что сам офицер на работу не выходил. Он привозил бойцов и сидел в машине и заведомо получал меньшую дозу, чем ребята, которые работали. А дозу им ставили по нему.

— Приехать на станцию, пройтись по машинному залу, выйти на четвертый блок — и за один проход получаешь 1 рентген. Но если работать не на самом блоке, а в сравнительно «чистом» месте, дневные дозы были меньше. За день допускалось до 2 рентген, а если работы были особо важные — безмерно.

А особист — вот этот Виктор Молочков — затушил окончательно, изъял бумаги. Очень спокойно сказал: «Ты же был в курсе, что он в Киев рванул? А почему не остановил?» — «Ну что ты хочешь, — ответил я. — Они тут с мая месяца. Ты еще можешь выйти за зону, а им нельзя. Ну съездил к девочкам на пару дней. Работа же не встала из-за этого». Особист сказал: «Ну смотри, если в пятницу он здесь не будет стоять, оба пойдете под трибунал, а придет — будете на работу ходить». Ну и он в пятницу с утра как раз появился.

МЕДИКИ В ПЕРВЫЕ ЧАСЫ ПОСЛЕ АВАРИИ НА ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АЭС

Старшего фельдшера Т. А. Марчулайте вызвала ночью на работу санитарка. Где-то в 2 ч 40 мин она уже принимала в приемном покое первых пострадавших. Вот что она рассказала о работе в первые часы после аварии:
«Я увидела диспетчера «Скорой» Мосленцову. Она стояла, и слезы буквально текли из ее глаз. В отделении стоял какой-то рев. У привезенных со станции открылась сильная рвота. Им требовалась срочная помощь, а медицинских работников не хватало. Здесь уже были начальник медсанчасти В. А. Леоненко и начмед В. А. Печерица.
Удивлялась, что многие поступившие – в военном. Это были пожарные. Лицо одного было багровым, другого – наоборот, белым, как стена, у многих были обожжены лица, руки; некоторых бил озноб. Зрелище было очень тяжелым. Но приходилось работать. Я попросила, чтобы прибывающие складывали свои документы и ценные вещи на подоконник. Переписывать все это, как положено, было некому…
Из терапевтического отделения поступила просьба, чтобы никто ничего с собой не брал, даже часы – все, оказывается, уже подверглось радиоактивному заражению, как у нас говорят – «фонило».

Задействованный персонал медиков отдал все силы для спасения людей. Врач Белоконь сам из последних сил добрался со станции до больницы, где его немедленно уложили с теми же симптомами, что и у тех, кого он отправил сюда до этого.
На пределе сил работала на Чернобыльской станции фельдшер М. М. Сергеева, дежурившая в ту ночь в здравпункте административно-бытового корпуса №1 станции.

Со станции звонил Белоконь, говорил, какие лекарства ему подвезти. Запросил йодистые препараты. Но почему их не было там, на месте?
У нас свои проблемы. Одно крыло терапевтического отделения находилось на ремонте, а остальное до конца заполнено. Тогда мы стали отправлять тех, кто лежал там до аварии, домой прямо в больничных пижамах. Ночь тогда стояла теплая.
Вся тяжесть работы по оказанию помощи поступившим поначалу легла на терапевтов Г. Н. Шиховцова, А. П. Ильясова и Л. М. Чухнова, а затем на заведующую терапевтическим отделением. Н. Ф. Мальцеву. Требовалась, конечно, подмога, и мы направили по квартирам санитарку. Но многих не оказалось дома: ведь была суббота, и люди разъехались по дачам. Помню, подошли медсестра Л. И. Кропотухина (которая, кстати, находилась в отпуске), фельдшер В. И. Новик.

В работу по обработке больных включились и наши хирурги А. М. Бень, В. В. Мироненко, травматологи М. Г. Нуриахмедов, М. И. Беличенко, хирургическая сестра М. А. Бойко. Но под утро все абсолютно вымотались. Я позвонила начмеду: «Почему больных на станции не обрабатывают? Почему их везут сюда «грязными»? Ведь там, на ЧАЭС есть санпропускник?». После этого наступила передышка минут на 30. Мы за это время успели разобрать кое-какие личные вещи поступивших. И где-то с 7.30 утра к нам стали привозить уже обработанных и переодетых больных.
В 8.00 нам пришла смена…».

И все-таки, как и при локализации аварии, так и при оказании помощи пострадавшим, тесно переплелись самоотверженность персонала и неготовность соответствующих служб встретить такую беду. Почему сначала не действовал санпропускник самой атомной станции? Почему не сработала в полном объеме система обработки больных на случай массового поражения людей? Да и саму методику оказания первой помощи в случае радиационного поражения удалось применить не сразу и не полностью.
Такие были вопросы в адрес руководителей медицинской службы. Лишь благодаря мужеству и самоотверженности рядовых медицинских работников, водителей «Скорой помощи», пренебрегших во имя дела опасностью, удалось поддержать пострадавших на первом этапе их лечения.
Вот урок, который преподал Чернобыль.

На месте аварии он участвовал в различных работах: проводил дезактивацию, убирал радиоактивные осколки с крыши атомного реактора, участвовал в эвакуации населения из близлежащих к Чернобылю населенных пунктов. Именно эвакуацию ему вспоминать тяжелее всего.

Я понял, кто такой Бог»: Тайна спасения тысяч ликвидаторов в Чернобыле

А.К.: 1 Мая прошла первомайская демонстрация в Москве, в столицах и городах, сёлах и посёлках Советского Союза. Мы провели её, я помню, как приехал домой, а мне сказали: «Александр, надо бы поехать в Киев, там произошла такая вещь, ты уже знаешь, ты об этом делал информацию, поедешь?» Я сказал, что поеду. Они говорят: «Зайди сначала к Александру Яковлеву, секретарю ЦК КПСС, члену Политбюро». Он нас, человек 6-7 из ТАССа, из газет «Правда», «Известия», из «Комсомолки», встретил. Яковлев сказал, что мы должны поехать, рассказать и показать людям, что там происходит на самом деле. Говорите всё что можно, мы вам доверяем, мы ждём от вас сообщений. Примерно так сказал.

А.К.: А произошло совсем обычное для нашего времени дело. К празднику 1 Мая руководство станции решило провести эксперимент. Станция была новая, построенная по последнему слову техники. Рядом вырос красивый город Припять с 45 тысячами жителей. И люди гордились, что они живут в таком современном городе, что они работают «на передовых рубежах» науки. И вот решили провести эксперимент с атомным реактором. Естественно, они забыли о том, что атомный реактор — это не электрочайник, не электроплитка и не микроволновка. И ситуация вышла из-под контроля.

Ребята, конечно, получали предельную дозу радиации. Подчёркиваю, не смертельную, но предельную. 45 секунд. Никто никого не заставлял. Это всё было на моих глазах. Солдатам предлагалось пойти добровольцами. Генерал спрашивал: «Кто готов это сделать?» Выходили люди и говорили: «Мы пойдём». Если кто-то отказывался, никого не заставляли.

А.К.: Руководство станции и впрямь пыталось скрыть всё, что произошло на станции. Оно посылало успокаивающую информацию в Киев, мол, всё нормально, пожар, да, но мы справимся, не беспокойтесь. Соответственно, и руководство Украины тоже посылало в Москву информацию: всё спокойно, мы сами справимся, не беспокойтесь, ничего страшного нет.

. Брошенная пустая Припять, игрушки, машины, детские коляски. Всё как в «Сталкере» — шаг вправо, шаг влево, и ты попадаешь под радиацию. А вокруг весна. Течёт река красивая, рыба играет, небо голубое, яблони в цвету. И всё это отравлено радиацией. Ты её не ощущаешь ни одним из органов чувств — ни обонянием, ни осязанием, ни зрением. Но ты ею дышишь. Она входит в тебя, и ты понимаешь, что воздух всё-таки радиоактивный. Ветер поднимает пыль, ты ощущаешь песок на зубах и понимаешь, что песок — радиоактивный. Ты смотришь в сторону, видишь рыжий лес, он сгорел от этого выброса радиации. И это ощущение того, что ты попал в мир будущего, в мир «Сталкера», о котором после этого стали много писать.

Ликвидаторы-чернобыльцы из ЮЗАО поделились воспоминаниями о страшной техногенной аварии

Члены общественной организации «Союз Чернобыль» Черемушкинского района рассказали о ликвидации последствий трагедии газете «Москва За Калужской заставой». Их организация на сегодняшний день насчитывает 33 ликвидатора. Например, Николай Лозинский служил в инженерно-техническом управлении Штаба гражданской обороны страны, награжден орденом Мужества, грамотой Патриарха Московского и всея Руси Алексия II за ликвидацию последствий Чернобыльской аварии.

Еще один героический ликвидатор Олег Комлев ранее был заместителем командующего Московским военным округом по гражданской обороне. В Чернобыле он принял руководство оперативной группой, а затем был награжден орденом Трудового Красного Знамени. По его словам, ликвидаторам приходилось в основном работать вручную, поскольку роботы в отличие от людей не выдерживали неблагоприятной среды и ломались.

«В районе Чернобыльской аварии была создана 30-километровая закрытая зона, где проводились мероприятия по дезактивации местности и работы по строительству саркофага над разрушенным реактором четвертого блока АЭС. В самый напряженный период там работало несколько десятков тысяч ликвидаторов, среди них военнослужащие, гражданские специалисты и рабочие различных профессий. Для ликвидаторов было организовано бесплатное питание, для сна и короткого отдыха развернуты пункты проживания, медицинские пункты и пункты санитарной обработки. Всем выдали специальную одежду и обувь, средства индивидуальной защиты», — вспоминает события тех лет один из ликвидаторов Сергей Петров.

Отметим, несколько лет назад в Воронцовском парке на Юго-Западе Москвы установили Поклонный крест в память погибших при ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Сегодня в российской столице проживают 15 тысяч участников ликвидации катастрофы, большинство из которых находится в преклонном возрасте. Многие из них придут 26 апреля на Поклонную гору в парке Победы, чтобы почтить память ушедших из жизни ликвидаторов-чернобыльцев. Недавно здесь открыли Монумент славы, посвященный их подвигу.

У нас, правда, имелась упаковка для оказания первой помощи на случай именно радиационной аварии. В ней находились препараты для внутривенных вливаний одноразового пользования. Они тут же пошли в дело.
В приемном покое мы уже израсходовали всю одежду. Остальных больных просто заворачивали в простыни. Запомнила я и нашего лифтера В. Д. Ивыгину. Она буквально как маятник успевала туда-сюда. И свое дело делала, и еще за нянечку. Каждого больного поддержит, до места проведет.
Остался в памяти обожженный Шашенок. Он ведь был мужем нашей медсестры. Лицо такое бледно-каменное. Но когда к нему возвращалось сознание, он говорил: «Отойдите от меня. Я из реакторного, отойдите». Удивительно, он в таком состоянии еще заботился о других. Умер Володя утром в реанимации. Но больше мы никого не потеряли. Все лежали на капельницах, делалось все, что было можно.

Как хоронили ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС

Губительные последствия Чернобыльской катастрофы сказываются на здоровье людей по сей день, и, вероятно, будут сказываться еще очень долго. Но самый большой удар приняли на себя ликвидаторы — люди, которые ценой собственных жизней устраняли последствия аварии: сотрудники станции, пожарные, милиционеры, военные, шахтеры, ученые, медицинский персонал.

В 01:23 на станции раздался взрыв, в результате которого активная зона ядерного реактора была полностью разрушена, и в окружающую среду попало колоссальное количество радиоактивных веществ. Радиоактивное загрязнение стало основным поражающим фактором: облако дыма, образовавшееся в результате горения реактора, разнесло радиоактивные материалы по территории современной Украины, Белоруссии, России, где было отмечено наибольшее загрязнение, а также по большей части Европы.

Приняв на себя столь огромную дозу радиации, чернобыльцы сами стали ее источником. Один из инженеров станции Владимир Шашенок получил такое облучение, что, по свидетельствам очевидцев, у человека, который выносил Шашенка со станции, остались ожоги от его тела. Владимир умер тем же утром, спустя несколько часов после аварии. Врачи, лечившие чернобыльских больных, сами заработали лучевую болезнь.

Течение острой лучевой болезни у ликвидаторов аварии характеризовалось гибелью эпителия желудочно-кишечного тракта, обширными повреждениями кожных покровов (до 100%), гибелью кроветворной ткани, иммунокомпетентной ткани, нейронов головного мозга, деструкцией стенок кровеносных сосудов. В медицине возникло понятие «чернобыльские больные».

Наибольшую дозу облучения приняли те, кто работал на АЭС в первые часы после взрыва — это сотрудники станции, дежурившие в ночь взрыва, и пожарные, прибывшие для тушения. Эти люди отключали оборудование, устраняли локальные возгорания, тушили основной пожар в активной зоне.